– Тише ты! Она здесь, внизу!

– Такую погань надо казнить всенародно! – невольно прошептали Верины губы.

– Вас загст ду? – спросил солдат.

– Вас загст ду? – передразнила Вера. – Говорю, солдат, что таких предателей душить надо!

Солдат ничего не понял, но насупился и что-то промычал. Наконец дежурный освободил ее.

Выйдя из гестапо, Вера огородами пошла домой.

– Где ты была? Что с тобой? – бросились к ней Устинья и Аня.

Вера разрыдалась.

– Скоро ли кончится этот кошмар, тетя Стеша?

– Скоро, дорогая моя доченька. – Устинья нежно гладила влажные волосы Веры и, не выдержав, заплакала.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

В кабинете Вайзе, как и во всем его заведении, была невыносимая духота. Ему нестерпимо захотелось глотнуть свежего воздуха. Он потушил свет, подошел к окну и приподнял штору. Свежесть августовской ночи приятно холодила лицо. Но недолго пришлось наслаждаться этой ночной прелестью: в какой-то из ближних его кабинету комнат раздался душераздирающий женский крик. Вайзе знал, что этот крик слышен на улице. Он захлопнул окно, опустил черную занавеску и зажег свет. Положив руку на телефонную трубку, хотел было позвонить своим «идиотам», чтобы они прекратили упражнения над Хватовой, но в дверь постучали. Вошел помощник Вайзе и мотоциклетчик, прибывший с донесением от командира отряда, направленного самим Вайзе на север, так как там, у высоты 193,8, внезапно появились партизаны. Командир сообщил, что отряд потеснили партизаны, и просил подкрепления.

– Подкрепления?! – рыкнул на мотоциклетчика Вайзе, – подкрепления? А где я его возьму? – Но делать было нечего. Пришлось из небольшого резерва выделить на помощь отряду несколько человек. Отправив подкрепление, Вайзе решил для безопасности провести эту ночь в кабинете под охраной своих людей. Он сжал телефонную трубку.

– Какого черта не отвечаете? – кричал он в телефон. – Спите, что ль?! – И, испугавшись собственного крика, оглянулся в окно: – Приведите ко мне комиссаршу!

Хватову привели под руки и посадили на стул против него. Ее голова откинулась назад, на спинку стула, сползавшие волосы закрыли окровавленное лицо, тело теряло силы, и только голубые глаза еще были полны ненависти. Вайзе поднес к губам женщины стакан с водой. Хватова с жадностью выпила несколько глотков.

– Скажите, Елизавета Пахомовна, где находится главарь или штаб партизан? – обратился к ней переводчик. – Вас спрашивает, – покосил он глаза на Вайзе, – главный начальник, который может вас казнить или даровать вам жизнь.

Вайзе впился в нее колючим взором стервятника, не пропуская без внимания ни одного ее движения и вздоха. Хватова молчала.

Вайзе заорал:

– Говорить! Говорить! Не будет? Расстреляйт!

Хватова собрала последние силы, поднялась и плюнула в лицо Вайзе.

– Предательства смертью не искупишь… – Елизавета Пахомовна не договорила последнего слова и рухнула под ноги Вайзе от кулака эсэсовца. Вайзе взбесился и ударил носком сапога в ее лицо, выкрикивая:

– Расстреляйт!

Хватову уволокли.

Вайзе долго ходил по кабинету. Он не мог успокоиться: его потрясла стойкость почти уже полумертвой женщины.

В четвертом часу ночи ввели деда Ефима.

Хотя он был избит сильнее, чем Елизавета Пахомовна, но держался на ногах стойко. И когда переводчик сказал ему ту же фразу, что и Хватовой, Ефим Иванович прищурил припухший глаз:

– Значит, расстреляйт? – и его желваки чуть-чуть задвигались. – Прекрасно, господа хорошие… Значит, вам надыть главарь партизан? – Ефим Иванович пожевал рассеченными губами, покосился на переводчика, Вайзе. – А что за это будет?

– Свобода и десять тысяч марок! – сказал переводчик.

– Тогда развяжите руки.

– Штурмбанфюрер спрашивает зачем?

– Передайте вашему штурмбанфюреру, что Ефим Дроздов будет давать показания.

Все стоявшие здесь эсэсовцы вздохнули с облегчением. На узком лице Вайзе расплылась довольная улыбка. Он приказал развязать старику руки.

– Главарь партизан, – размеренно начал Ефим, – буду я! Дроздов Ефим Иванович…

Вайзе вытаращил глаза, услышав перевод этих слов.

– Врешь, бандит! Ты хочет спасайт свой шкура?! – закричал он, вскочив со стула.

– Шкуру? Шкуру я не спасу, да и не стремлюсь ее спасать!

– Если вы главарь, то скажите, где штаб партизан?

Ефим Иванович обхватил пятерней оставшиеся клочки бороды и задумался.

– Ну, что?!. – взвизгнул Вайзе, не вытерпев долгого раздумья старика.

Ефим Иванович многозначительно промычал:

– М-да! Стало быть, капитулировать.

Вайзе без переводчика понял последнее слово.

– Рихтих, капитулировать!

– Согласен, – качнул головой Ефим Иванович. – Но с условием, – с достоинством продолжал он, – перво-наперво – немедленно прикончить издеваться над Лизаветой Хватовой и сейчас же ее отправить домой, второе – не позже как через полчаса выпустить всех арестованных.

– Вот ты чего захотел! – Вайзе схватил пистолет и погрозил им старику.

Ефим Иванович спокойно сказал:

– Скажите вашему штурмбанфюреру, что так у нас разговор не пойдет.

Вайзе был стреляный волк, и в поведении деда Ефима он почувствовал оттяжку времени.

«А может быть, и в самом деле он главарь, – рассуждал Вайзе. – И тогда из него, вытягивая жилу по жиле, можно будет вытянуть многое. Подождем до утра». И он скомандовал: «Увести!»

Деда Ефима увели, а Вайзе стоял у стола. По его усталому лицу пробежала гримаса огорчения, он вспомнил слова своего шефа: «Это вам, герр штурмбанфюрер, не Франция и не Италия, а Россия. Да еще какая! Советская! Там, друг мой, для вас будет много неожиданностей».

Вайзе тяжело вздохнул. Вошел его помощник.

– Хватова скончалась, – доложил он.

– Фу ты, черт! – Вайзе ударил по столу ладонью. – Все равно скажем, что расстреляли!

Проводив своего помощника, Вайзе закрыл дверь на ключ, потушил свет и поднял штору. Солнце уже красило неподвижные облака утренним перламутром. Вайзе отстегнул давивший горло галстук и бросил его на стол, затем распахнул мундир. Ему хотелось дышать и дышать ароматом пробудившихся от сна молодых лип и цветов. Схватившись руками за распахнутые рамы, он стоял и смотрел на двор сельпо, где по одному выводили арестованных. Невольно Вайзе перевел взгляд и на пришкольный сарай. Его охватил неведомый до сего времени страх: из-за дверной решетки на него смотрели грозные глаза деда Ефима.

– Смотри последний раз, скотина! – бросил ему Вайзе. И вдруг что-то колко вонзилось в его грудь. Он застонал, руки его потянулись к груди… Другая пуля угодила прямо в лоб, и Вайзе рухнул на пол.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Сегодня на уборку штаба пришла одна Аня. У нее все валилось из рук, она боялась за Веру: сумеет ли та спастись от ареста.

Ефрейтор Гудер провел ее в кабинет начальника штаба. Не успела она еще закончить уборку, как в комнату торопливо вошел сам генерал, за ним шагал майор в полной боевой готовности. Начальник штаба приказал ефрейтору подать автомашину, а Аню выгнал из кабинета. Аня нарочно забыла там ведро с тряпками и, ожидая, когда можно будет забрать, торчала у двери, опершись на щетку. Из слов, доносившихся из кабинета, Аня поняла, что начальник штаба срочно направляет майора на КП.

– Видите, что здесь делается? – наставлял его, видимо, генерал. – Туда же сейчас выезжаю и я и командир корпуса.

– Ничего не меняется? – спросил другой голос, похожий на голос майора.

– Нет, меняется. Артподготовка переносится на пять утра.

Казалось, все! Аню больше ничего не интересовало. «В пять, не в семь!» – закрутилось в ее голове. Аня нашла Гудера и попросила его вынести из кабинета начальника штаба ее уборочные принадлежности, на что Гудер рыкнул:

– Что?! Какая уборка? Марш домой!

Ане только это и надо было. Выйдя из этого ненавистного штаба, она загуменьем помчалась домой. Надо было как можно скорее передать эту новость «Гиганту». И каково же было ее огорчение, когда у гумна она увидела Кирилла Кирилловича, любезно помогавшего Устинье готовить завтрак.