– Иван Фомич, смотри! – Юра поднял руку, показывая на зверька, и первый раз после ранения радостно улыбнулся.

– Весна, – ответил Иван Фомич, – вот и резвится.

– Дедушка, а мы в отряд вернемся?

– Конечно, вернемся.

– Знаешь что, дедушка, – Юра осмотрелся, – я из банки, что из-под тушенки, бомбу сделал.

– Бомбу? – Зная упорство Рыжика, Гребенюк всполошился. – А где она?

– Не скажу. Отберешь.

– Скажи, не отберу.

– Честное слово?

Глаза Юры скользнули по Фомичу, как бы спрашивая: говорить или не говорить? И наконец он засмеялся:

– А ты на ней сидишь.

Иван Фомич не подскочил – чего, предвкушая удовольствие, ждал Юра, – а приподняв солому, увидел банку, привязанную к переплету розвальней, и только покачал головой.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В этом году весна на Смоленщину пришла раньше времени и поломала все расчеты командования Западным фронтом. В конце марта подули теплые ветры, ярко и жарко засияло солнце, зазвенели ручьи, и вскоре в низинах разлились широкие озера, а ручейки превратились в мощные потоки и понесли свои воды в реки, которые стали непреодолимыми преградами на путях наступления войск фронта и в то же время надежным перекрытием врагу, отошедшему за эти водные преграды.

Фельдмаршал фон Клюге, прочитав сообщения командиров корпусов, что русские, выйдя на рубеж рек Вопец, Вержа, Днепр, Осьма, приостановили наступление, не мог сдержать своей радости, так как это было то, чего требовала грозная шифровка Гитлера – остановить наступление русских на рубеже Велиж, Сафоново, Спас-Деменск, и ни шагу назад! И фельдмаршал подвинул шифровку начальнику штаба:

– Сейчас же составьте донесение фюреру. Наступление русских остановлено. – И распорядился ускорить возведение тыловых оборонительных рубежей по Вопеце, Уже, Вопи – Днепру, Гобзе – Хмости и на ближних подступах к Смоленску. Мобилизовать на эти работы все трудоспособное население. После, как только будут восполнены работы на рубеже Вопец – Ужа, всех, проживающих в тридцатикилометровой прифронтовой зоне, выселить.

Не успели еще устроиться беженцы под крышами чужих домов, а обездоленных семей в этой зоне было полным-полно, как нагрянули молодчики Шенкендорфа и полицаи и погнали всех, кто только держался на ногах, на оборонительные работы.

Кудюмовы только что перекочевали за Днепр, чтобы здесь, в глуши, переждать страшное время зверств отступавшего врага. Конечно, Кудюмиха могла бы откупиться от этой тяжелой работы. Но что могла сделать Бронислава Кудюмова, того не могла совершить старший лейтенант Красной Армии Вера Железнова.

– Раз враг возводит на Уже оборону, мы там должны быть! – решила она. И на противный окрик карателя: «А ну! Быстро!» Вера спокойно приказала своим людям одеться потеплее, захватиь для замены лишнюю смену одежды – весна, мол, воды и грязи хватим по горло. В подводу положила продуктов примерно на неделю, а для задобривания начальников сунула под сено кошелку с «кваском» собственного приготовления, который подавала к столу только немецким офицерам.

На Уже «бригаду» кудюмовцев возглавила сама хозяйка. Первый день Вера работала лопатой, как и все. Но это ее не устраивало, и не потому, что тяжел труд, а потому, что на этих работах был узкий фронт наблюдения. Она решила перебраться на возведение проволочных заграждений, где, как ей казалось, увидеть можно было значительно больше. А на другой день место для обеда своей артели она выбрала впереди, среди кустиков, недалеко от громадной кучи мотков колючки. И, конечно, обедом не обошла саперов, работавших на заграждениях. А когда саперы ушли, Вера пригласила их зугфюрера, причем порцию дала ему побольше и даже предложила «кваску».

– Вас ист дас квазку? – Взводный глядел на флягу жадными глазами.

– По-вашему тоже квас. Битте! – Вера протянула ему кружку.

Зугфюрер поднес кружку к губам и, почувствовав носом, что в ней, посерьезнел лицом – чем насторожил Веру – и вернул ей кружку, показывая, чтобы она из нее выпила сама. Вера поняла, что взводный боится, как бы его не отравили, отлила из кружки в стакан и, показав, что в нем «квасок», залпом выпила его.

Тут лейтенант, стрельнув глазами вправо, влево и убедившись, что никто не смотрит, стал пить так, как действительно пьют квас, утоляя жажду, – большими глотками и до конца. Затем, переводя дух, произнес:

– Гут кваз! Данке, фройлен.

– Я фрау, – мило улыбнулась хозяйка. – Битте, еще, – показала она на флягу.

Зугфюрер остановил ее растопыренной пятерней:

– Зо! Генуг!

Расчет Веры оправдался. Она видела, как взводный что-то мучительно вспоминал. Потом махнул рукой и заговорил виноватым тоном по-немецки. Вера поняла, что он предлагает ей перейти на работу к нему, и пояснял, что там ей и ее людям будет легче.

Немец еще раз повторил свое предложение, показывая на крестьян, разматывавших проволоку.

– А? На проволоку?

– Я, я, нах проволок, – кивал головой немец. – Айн момент. – Он вынул книжечку и самописку: – Битте, фамили?

На следующий день «кудюмовцы» работали на возведении проволочных заграждений. Машины сверлили в грунте лунки, а они вставляли в них колья, утрамбовывали около них землю, разматывали колючку и прибивали ее к кольям.

На проволочных заграждениях Вера и Лида охватили фронт обороны в десять раз больше, чем на прежней работе. И на этом рубеже ни одна огневая точка, ни один НП не ускользнули из их поля зрения.

В середине апреля пришел Кудюмов. Он, как подобает мужу, поцеловал жену, взял ее под руку, отвел подальше от людей и наставительно прошептал:

– Пора из этой зоны уходить. А то, неровен час, еще попадем в сети Шенкендорфа. Рудчук говорил, что Шенкендорф готовит полное изгнание из этой зоны всего живого. А чем все это кончается, ты великолепно знаешь. Вам всем следует хотя бы дня три отдохнуть…

– Что вы? Какой отдых, когда впереди еще Ельня? Ведь это большой опорный пункт. Вчера здесь был генерал со свитой, я поняла, что из 9-го армейского корпуса, уловила его наказ саперам: «Ельню превратить в крепость!» Мы ведем проволоку еще так километра три. А там до Ельни рукой подать…

– Там, – остановил ее Михаил Макарович, – наши молодожены. – Так он называл Василия и Аню.

– Что вы говорите? Там? – Вера чуть было не всплеснула руками. – Как хочется ее увидеть, поговорить…

– Вчера проехал к Кезикову, а оттуда с его помощью пробрался к Колошину. Повидался с Климом. Клим очень осунулся. За последнее время ему стало работать тяжелее. Приходится много ездить. Фрицы, говорит он, тянут на Спас-Деменск и Киров людей и технику для пополнения. Полагает, что это все для 12-го армейского корпуса. Очевидно, готовятся к наступлению?

– А Машу видели?

– После поговорим. – И, выражая радость встречи, приосанился и важной поступью направился в деревню. Там он представился компанифюреру и предъявил ему бумагу одного из офицеров тыла армии, который просил освободить семью Кудюмова и всех служащих его учреждения…

– Ваша семья, особенно фрау Бронислава, да и ваши служащие – замечательные люди. А ваша повариха – просто клад! Она познакомила нас с русской кухней, кормила нас вкусно. О, если бы все русские хотя бы чуточку относились к нам, как ваша фрау и ваши люди, то, наверное, мы не оставили бы ни Ржева, ни Вязьмы, да и они сами не маялись бы на этих изнурительных работах. Но ничего не поделаешь, господин Кудюмов.

– Данке! – поблагодарил капитан переводчика и снова обратился к Кудюмову: – Фрау Брониславу и фройлен Зину, – продолжал он по-немецки, – я буду просить майора освободить, а остальных задержу еще дня на три, они замечательные, дисциплинированные и трудолюбивые люди.

Похвала гитлеровца ножом колола в сердце, но Михаил Макарович должен был делать приятное лицо и даже благодарить врага за столь лестную оценку его людей.