Генерал Штагель привстал с намерением спросить: «А если на первом же этапе неудача, тогда что?» Но командир корпуса понял его сомнения и, не слушая, ответил:

– Если же вдруг противник окажется «на высоте» и еще в нейтральной полосе отсечет наши батальоны, тогда пусть винит себя. Весь этот перегоняемый сброд мы уничтожим перед его же передним краем.

На третий день попервоначалу получилось все так, как ожидал этот фашистский генерал от инфантерии. Как только в траншею спрыгнул последний крестьянин, Железнов сразу же оповестил своих соседей и комкора, что благополучно принял небольшую партию, видимо, остатки перегнанных противником крестьян.

Ровно в восемь ноль-ноль генерал Штагель двинул к позициям русских первую волну измученных голодом и холодом людей. К этому же времени он подтянул и вторую группу обреченных и разместил их на открытой местности за второй линией траншеи, чтобы они сами своими глазами видели происходящее, убедились бы в безопасности перехода, следовательно, смелее и без оглядки двигались к своему освобождению. Во вторую группу попал и Гребенюк с ребятами. Хотя движение первой группы проходило без единого выстрела, все же их вопли и стенания выворачивали души людей, ожидавших своей участи.

– Дедушка, миленький, на что их гонят? Расстреляют? Нас тоже? – трясясь всем телом и плача, с мольбой в глазах смотрели на Фомича прижавшиеся к нему ребята. Тот, укрыв всех троих полами зипуна и согревая своим телом, успокаивал, хотя сам не верил собственным словам.

– Расстрелять? Не может быть. Вишь, их гонят как бы к нашим. Стало быть, вот так погонят и нас… Но помните, что говорил продажная шкура переводчик: «Двигайтесь смелее, не оглядываясь назад. А тот, кто вырвется вперед, смерть на месте!» Так что держитесь все около меня. И ты у меня смотри! – Фомич стучал пальцем по лбу Юры. – Рванешься вперед и тут же рухнешь от их пули. Понял?

– Понял, – выдавил из себя Юра.

…Как только первая волна крестьян потонула в траншеях переднего края советских войск, генерал Штагель тут же скомандовал: – Вторая – вперед! – И вторая волна обреченных, а за ними – ударные отряды его дивизии двинулись вперед.

Люди этой партии, несмотря на то, что на их глазах первая волна крестьян прошла благополучно, разноголосо завопили, застонали, заголосили, прижимаясь друг к другу и боясь высунуться из строя.

Иван Фомич, оберегая ребят, держался последних рядов. Но чтобы как-то предохранить ребят от шальной пули, толкал их в людскую гущу.

Дуся оглянулась назад и увидела, что сзади движутся плечом к плечу гитлеровцы.

– Дядечка Ваня! Смотри, фрицы! – выкрикнула она.

– Тише! Не оборачивайся, а то шпокнут. – Фомич и сам давно это заметил, но не подавал виду, думая только о том, как бы спасти ребят и на подходе к советским окопам оповестить о надвигавшейся опасности.

И как только людской поток миновал советские проволочные заграждения, Иван Фомич вырвался вперед и что было силы закричал:

– Товарищи! Сзади нас фрицы! – и повторял это до тех пор, пока не заглушили его голос разразившаяся за спиной пулеметно-автоматная стрельба и душераздирающие вопли людей. И тут произошло то, чего не ожидали ни генерал Штагель, ни его высшее командование.

Командир дивизии, державший оборону против дивизии Штагеля, еще накануне выдвинул вперед, за свою проволоку, пулеметы и группы автоматчиков и подготовил мощный артиллерийский заградительный огонь, поставив командирам задачу крестьян пропустить за проволочные заграждения, а противника перед проволокой отсечь и уложить, да так, чтобы ни один из них не посмел поднять голову.

– Ложись!.. Ползите к окопам! – звучало из советской траншеи.

Фомич не успел прижать ребят к земле, как сам рухнул, подкошенный пулей.

– Ползите, милые, к нашим… – несмотря на страшную боль, шептал он. – Оставьте меня здесь, а сами ползите, и скорее, а то погибнете. Ванюшу не потеряйте…

Но ребята, позабыв страх, подхватили Фомича под мышки.

– Ложись! – взревел Фомич и, схватив Дусю за ногу, подтянул и прижал ее к себе. Беспрерывные сухие разрывы снарядов наконец прижали и ребят к земле.

Кинжальный огонь пулеметов и советской артиллерии повалил противника. Тогда Штагель, злобствуя, накрыл артиллерией плотно жавшихся к земле крестьян. Но недолго пришлось ему зверствовать: крупный калибр советских батарей нащупал артиллерию Штагеля, а заодно и его НП и вскоре заставил ее замолчать.

И теперь под надежным огневым прикрытием заработали санитары. Они стаскивали раненых в «мертвые пространства». За ними ползли и здоровые, а оттуда другой эшелон санитаров и солдат направлял этих людей в траншеи, а там ходами сообщения – кого на ПМП, а кого прямо в тыл дивизии и там к солдатской походной кухне…

Еще в траншее передовой Фомича положили на носилки и отправили на ПМП, а ребят направили в тыл дивизии. Если бы не Ваня и Дуся, то Юра показал бы свою гноившуюся рану и тогда, наверное, как он думал, поехал бы вместе с Фомичом. Но, жалея Валентиновых, он этого не сделал и теперь, взяв все заботы о них на себя, ехал с ними в кузова грузовой машины, сплошь забитой людьми и женщинами. И таким машинам, как казалось Юре, не было ни конца ни края. Километра три ехали лесной ухабистой дорогой. Потом, когда выехали на проселок, дорога стала лучше, и поехали быстрее, так что Юра еле успевал читать то справа, то слева указатели «хозяйств». И вдруг, не веря своим глазам, он прочел: «Хозяйство Железнова».

– Стой! – забарабанил он кулаками в кабину. – Товарищ шофер, остановите!

– Ты чего, малыш? – приоткрыв дверь, высунулся сопровождающий.

– Это хозяйство моего папы, Железнова. Высадите нас здесь, – взмолился Юра.

– Генерала Железнова? – недоверчиво переспросил сопровождающий и, не слушая ответа, сказал: – Нельзя. Приедем на приемно-распределительный пункт, там начальство ему позвонит. И если так, как ты говоришь, то сам генерал приедет и заберет тебя. Все, малыш! И не хнычь, пожалуйста. – Сопровождающий скрылся, гулко хлопнув дверцей.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

– Ну, теперь, Петро Семенович, здесь, кажется, все, и я поехал к Дьяченке. Если соседа прорвут, то, надо полагать, противник будет брать поглубже и бить по нашему второму эшелону.

Направляясь к Дьяченке, Железнов по пути свернул в район медсанбата посмотреть, что там творится.

Приехал как раз, когда кормили перешедших людей. Среди них сновала Ирина Сергеевна, пристально вглядываясь в ребят. Увидев Железнова, подошла к нему и, готовая расплакаться, пожаловалась:

– Ни моих, ни вашего нет.

Яков Иванович по-дружески обнял Ирину Сергеевну и тихо промолвил:

– Мужайся, Ириша, мужайся. Будем с тобой надеяться на лучшее. Если у тебя здесь все, то поедем к Дьяченке, там пообедаем.

– Здесь набирается машина ребят-сирот и часть ребят с матерями, которым некуда идти. Я хочу их отвезти на армейский пункт, заодно посмотреть, нет ли там и наших.

– Не советую. Ты ж за эти дни измоталась до неузнаваемости. Кажется, вот-вот свалишься. Если вдруг окажутся наши, то нам сразу же позвонят и сообщат.

– Не свалюсь. Я жилистая, Яков Иванович, разрешите.

Она смотрела на него таким умоляющим взором, что Железнов волей-неволей согласился.

Дальше Ирина Сергеевна на замечала времени. Быстро усадила всех эвакуируемых ребятишек и их матерей и бабушек в крытый тентом «студебеккер», утеплила их – кого одеялом, кого шинелью – и, превозмогая усталость, двинулась еще раз на поиск своих ребят.

Пока ехали разбитым колонным путем, ее ничего не интересовало. Она не замечала ни по-весеннему покрывшегося свежей зеленью леса, ни яркого солнца. Думала лишь об одном: как бы не упустить ребят, эвакуированных соседней дивизией.

Выехали на большак.

На подходе к Семлеву стали встречаться женщины с детьми.

Около одной, похожей по одежде на городскую, Валентинова остановила машину; ее взволновала девочка, собиравшая первые весенние желтенькие цветочки.