– У-у, гады! Придут наши – своей кровью захлебнетесь, предатели!

Но, к их удивлению, наши не приходили, хотя недалеко на Вадинской ветке и в ее районе хозяйничали вадинские партизаны соединения Сергея Ивановича Иовлева. За последний месяц 3-я бригада разгромила гарнизон 20-й танковой дивизии; отряды «Буденного», «Щорса» пустили под откос по воинскому эшелону, а отряд «Лазо» взорвал целых два.

Наконец у местных ребят лопнуло терпение, и они в один субботний вечер собрались в бане крайней усадьбы и постановили: уничтожить осиное гнездо вместе с Кудюмовым и Кудюмихой.

Но как? Подкараулить и убить на улице? Но сбегутся полицаи, и тогда деревне хана!

– Подговорить деда Гришу, дать ему гранату, и бабах! – прозвенел почти детский голосок. – Ведь он наш человек, бывший партизан.

– Все это так, но дед Гриша может погибнуть.

– Подкараулить где-нибудь на дороге, шарахнуть железкой по голове, и делу конец, – посоветовала из-за каменки девчина.

– Ты, что ли, будешь в такую морозюку у дороги сидеть?

– Может, посоветоваться со стариками? – спросил ребят парень, сидевший на лавочке у окошка.

– Спроси, так еще выпорют, – хихикнула та же девчина.

– Пожалуй, так, – пробурчал парень у окошка, и наступила тяжелая тишина раздумья. – Идем ва-банк! – шлепнул он по скамейке. – Я порешу этих гадов. Кто со мной?

– Я! – многоголосо откликнулись сидящие.

– Тогда слушайте план. Налет завтра. Как только вывалится из корчмы последний фриц.

– Согласны, – прогудели ребята.

Проводив последнего посетителя, Михаил Макарович вышел в сени и принялся очищать порог от снега.

Дед Гриша, услышав скрежет лопаты, поспешил ему на помощь.

Вдруг, словно из-под земли, из-за калитки выскочили два паренька и остановили его:

– Дядя Гриша, не ходите!

– Это почему же? А ну! – оттолкнул их дед Гриша и побежал к крыльцу, так как оттуда доносился странный топот ног.

По шуму Михаил Макарович почувствовал что-то неладное в поведении ребят и решил притаиться в сенях.

Ребята опрометью влетели в горницу. Лида, мывшая пол, с перепугу так и замерла с тряпкой в руке.

– Ни звука! – наставил на нее пистолет коренастый парень. – Где хозяева? Ну!

Дверь распахнулась, и с порога Михаил Макарович ответил:

– Я хозяин.

Парень мгновенно обернулся, вскинул пистолет, но в этот момент Лида ударила мокрой тряпкой по его руке, раздался выстрел, и Михаил Макарович, как скошенный, начал оседать, но тут же спружинил и, словно пантера, навалился на стрелявшего и выбил из его рук пистолет. На выручку парню ринулись его товарищи и стали нещадно избивать ненавистного предателя. Но тут подоспели сторож и Вера.

– Вы что, с ума сошли? Садитесь! И ни с места! – рыкнул на парней дед Гриша. – Зина, зачини-ка двери и никого не пущай!

– Эх, ребята, ребята, безрассудные вы люди, – качал головой Михаил Макарович, разряжая пистолет. – А что, если я возьму и накапаю на вас полиции, да еще приложу эту штуковину. Что тогда?

– Собственными руками задушим тебя и твою курву, – тряс кулаками коренастый парень.

– Если успеешь. А скорее всего – нет. – Михаил Макарович протянул револьвер деду Грише. – Забрось куда-нибудь от греха подальше. А лучше в прорубь. – И вновь обратился к злобно смотревшим ребятам, зная, какой трагедией все это может кончиться. – Я никуда не пойду и никому не скажу. Не скажут и они, – кивнул он головой в сторону женщин. – А Григорий Иванович и подавно. И не вздумайте сами бахвалиться. Договорились? – Михаил Макарович протянул руку.

Коренастый парень ударил по его руке и, дыша неудержимой злобой, встал.

– С предателями? Никакого договора. Пошли, ребята!

– Нет, постой! – преградил им путь дед Гриша. – Позвольте, Петр Кузьмич, я с этим, их главарем, поговорю. А вы, – метнул он суровый взгляд на других, – марш отсюда! И об этом никому ни гу-гу! И всем своим мстителям тоже строго-настрого накажите язык держать за зубами. А ну! – показал он на дверь. За ними бросился и коренастый.

– Нет, – цепко схватил его дед Гриша, – ты пойдешь со мной, – и повел его в боковушку. Там, закрыв дверь на ключ, посадил парня перед собой и тихо, доверительно начал: – Ты знаешь, кто я такой?

– Продажная шкура, вот ты кто.

– Нет, Митя, ошибаешься. Я партизан. И работаю здесь по заданию самого генерала Сергея Ивановича Иовлева. И харчевня, и хозяева мне нужны, так как здесь через них я собираю нужные для наших партизан и нашей армии сведения. Понял?

– Ты? Не может быть!

– Вот честное слово коммуниста. А ты комсомолец?

– Комсомолец.

– Так вот что, дорогой мой боевой друг! Раз харчевню не трогают партизаны, значит, и вы ее не трогайте. Так разъясни и своим мстителям. Но о том, что я работаю на партизан, – молчок. Это военная тайна! Договорились?

Теперь Митя с облегченной душой крепко пожал старику руку.

Уже вечерело, когда в кухню вбежала Зина и, еле сдерживая ликование, еще у дверей почти, крикнула:

– Михаил Макарович! – но Михаил Макарович ладонью зажал ей рот. – Извините, Петр Кузьмич и Броня, – более тихо поправилась Лида, – от радости само вырвалось. Наши освободили Ростов-на-Дону, Ворошиловград, Краснодар…

– За такую весть спасибо. Но еще раз заруби себе на носу, – предупреждающе постучал пальцами Михаил Макарович по ее курносенькому носику, – что при радости и при горе мы не должны терять самообладания. Зарубила?

– Зарубила.

– А теперь рассчиталась? – Что значило: «передала донесение»?

– Рассчиталась. – Лида понизила голос до шепота. – Сергей Иванович просит кого-нибудь из вас приехать. Есть указание штаба фронта.

– Хорошо. Раздевайся и иди в первую половину. Там полно дорожников. А ты, Броня, – обратился Михаил Макарович к Вере, – к офицерам, а я в каморку – там майор Рудчук. Что-то он сегодня очень грустный.

– Господин начальник, время, – стучал по ручным часам Михаил Макарович, зайдя к Рудчуку.

– Знаю. – На него просяще смотрела красная рожа полицая. – Неужели у тебя ничего больше нет?.. Понимаешь ты! Тоска…

– У меня нет, – развел руками корчмарь. – Может быть, Зина с базара принесла?..

– Сходи посмотри.

Через какие-нибудь минуты на столе появилась небольшая, так граммов на двести, бутылочка с мутной жидкостью.

– Ну и дрянь, – понюхал полицай. – Небось, им, – кивнул он в сторону немецкого гомона, доносившегося с первой половины, – такую бурду не даешь?

– Я им совсем ничего не даю, – слукавил Михаил Макарович. – Дай, так сами знаете, какой тут тарарам устроят.

– Брось врать-то. Садись-ка лучше и слушай.

Михаил Макарович покорно сел.

– Скажи, у тебя их настоящие марки есть?

– Настоящие? Нет. Оккупационные.

– Оккупационные? – скривил физиономию полицай. – Оккупационные я одним махом заработаю. Арестую поинтеллигентнее девку, выдам ее абверу за Веру Железнову, и десять тысяч в кармане.

– Десять тысяч? Так просто? – удивился Михаил Макарович.

– Не, друг. Я пошутил. Все это, к сожалению, не так просто. Кое-кто из нас за такую аферу головой поплатился. А я жить хочу. И хорошо жить. Без грязи и страха. Эх, сейчас бы так тыщонок пять рейхсмарок.

Михаил Макарович оглянулся, поплотнее прижал дверь и спросил:

– А зачем они вам?

– Раз нет, так и разговора нет.

Чувствуя, что начальник полиции знает что-то важное, Михаил Макарович пообещал попробовать сколько-нибудь раздобыть. Но для этого, мол, надо проехать либо в Дорогобуж, – Михаилу Макаровичу надо было посмотреть, чем на этом пути занимаются дорожные отряды и саперы, так как туда зачем-то повезли много колючей проволоки, – или в Холм-Жарковский, – на этой линии ему хотелось разузнать, куда собираются уходить дивизии 6-го армейского корпуса.

Полицай вытащил из бокового кармана бумагу и положил на стол:

– На, читай! – потом схватил ее и снова засунул в карман.

Михаил Макарович успел прочесть то немногое, что предписывалось сделать… «Все излишки продовольствия, теплую одежду и обувь и все ценное отобрать, сдать на склады. Потом по указанию начальника тыла группы войск немедленно отгрузить и отправить… Продовольствие населению оставлять по минимальной норме и не более как на два месяца».